Волчий берег (СИ) - Страница 121

К оглавлению

121

– Ну ладно, ладно тебе.

Ему на плечо положила руку и вышла вперёд красавица в пушистой шубке, очень похожей на мою.

– Хочешь, чтоб мы вас поженили?

– Это мы и сами можем. Просто хотел получить благословение.

Главный вдруг расхохотался.

– А давай! Будьте благословенны, дети мои!

Вместе с его словами словно звон раздался. Вспыхнули цветные огни и духи предков больше не казались прозрачными, они стали яркими, как магические огни на ярмарках.

В лицо сыпанули блестящей холодной мукой, вокруг по снегу рассыпали синие и красные ягоды, на головы наши упало полотенце белое, с красивой вышивкой, которое тут же истаяло, не оставив после себя воды.

– Почитайте дела отцов своих! Берегите землю родную, как муж бережёт жену, а жена мужа. Не берите на душу зла, не бегите за ненужным и просто будьте счастливы! Ну, чего смотришь? Целуй невесту!

Гордей будто только того и ждал.

Всегда боялась того момента, когда на свадьбе заставляют при всех целоваться. Зачем? Не хочу, чтобы кто-то за нами наблюдал.

А сейчас всё равно стало. Его губы такие горячие, сладкие, какое мне дело до духов!

– Эх, и я когда-то был молод. – Бурчал главный.

Я бы, верно, и час бы тут простояла, если бы Гордей меня целовал.

– Ну, всё, всё! – Снова повысил голос главный дух. – Прочь идите! Думаете, разжалобили нас своей любовью? Мы ещё и не то видали! Прочь! И помните, что обещали.

Женщина-рысь выступила вперёд, выбросила в нашу сторону руку-лапу, с которой сорвался и закрутил снег. Вокруг сгустилась темнота, только белые пушинки вертелись с большой силой, да мерцали вдалеке жёлтые глаза.

Раз – и мы стоим у Сантанок, за избой, в которой нас поселили. Стоим посреди белоснежного покрова, на котором ни единого следа, ни человечьего, ни звериного, и тихо вокруг. Только деревья на ветру скрипят.

Гордей громко сглотнул, тогда и я очнулась.

– Это что?

– Мы, кажется, дома.

Смешно так головой вертит. Хотя я тоже не сразу поверила. Но духи, они и не такое умеют. Говорят, умеют человека не только сквозь расстояние, а и сквозь время нести, появится такой в своём доме – а на месте прежнего дома уже давно новый стоит, все родичи от старости померли и его не помнит никто.

– Пошли в дом.

Всё, как и положено зимой – снег хрустит, пар изо рта валит, в сугробы по колено проваливаешься. Только наши следы на белоснежной простыне ровно с того места начинаются, где мы очнулись, словно мы с неба опустились.

Пришли домой, разулись, верхнюю одежду сняли. И всё молча. Не знаю, что у него в голове за мысли ворочались, а у меня всё об одном.

– Гордей! Что они говорили про первенца? Что значит – принесите нам первенца? Они хотят забрать нашего ребёнка?

– Тихо, ты что.

Его голос звучал негромко, ласково и вдруг во мне как огонь вспыхнул.

– Не заберут они никого, просто посмотрят. Хотят, чтобы зверей много стало, понимаешь? И мы должны им показать, что их будет много.

– А…

Щёки покраснели.

И оттого, что он вдруг меня обнял, прижимая к себе, стало только жарче.

– Не хочу сейчас о них думать, Жгучка. И ты не думай.

Шёпотом говорит. И когда мы зашли, мне казалось, темно в комнате, из печи еле видный жар да в окошко луна светит, а тут вдруг будто мы на ярком солнце.

– Теперь ты моя жена.

О, я поняла, о чём он. Теперь всё правильно, и мы одни. И даже духи нас благословили.

Теперь мы станем настоящими мужем и женой.

И он целовал меня, и по комнате кружил кудрявый лунный свет. Наконец-то мы одни и никто между нами не стоит. Мы ведь заслужили немного радости?

Он стягивал с моих волос ленту, снимал с меня платье и сорочку, распускал волосы. Всё неторопливо… только словно время остановилось и никого в мире не стало. Такое ощущение… будто только мы живые и разумные, а остального мира нет, пропал пропадом. И от этого боишься даже на миг его отпустить, чтобы совсем одной не остаться. Почему-то бьётся в голове и груди эта страшная мысль – отпущу – выскользнет туманом сквозь пальцы и никогда вновь его не поймаю.

– Жгучка…

Шепчет, как пьяный. И у меня голова кругом. А стоит закрыть глаза – тёмное золото, душистое и хмельное, в котором тонешь, а тебе не страшно. Ведь со мной он.

Казалось, он раздевал меня долго, а уже несёт к кровати. Опускает на неё и ложится рядом.

– Держись за меня, – просит Гордей. – И не бойся ничего.

– Не буду. А… что мне делать?

– Держись за меня и… расслабься.

Он вдруг смеётся, и от его глухого пьяного смеха шальной хмель отдаёт в голову. Словно и я пила.

Это так странно, ну, то, что происходит. Из болтовни других известно, что будет, но пока тебя не обнимет родной муж, всё равно не поймёшь, как горит кожа от его прикосновений. Пока он не зацелует тебя так, что заболят губы, не поймешь… Пока не проникнет в тебя и не сделает своей, не поймёшь. Пока, не в силах сдержаться от глубинной потребности, не начнёшь двигаться вместе с ним, хватаясь за его плечи так крепко, будто иначе он исчезнет навсегда, не поймёшь. Пока не зайдёшься в крике, который не можешь сдержать, даже искусав губы, не поймёшь…

И я поняла.

***

Просыпаться не хотелось, но в дверь так громко колотили, что и мёртвого бы подняли!

– Иногда я от этого так устаю! – Вдруг сказал Гордей, со стоном встал и потянулся за одеждой. – Сейчас выпровожу их прочь.

Он задёрнул шторки у кровати, и пришлось подглядывать в щёлочку. Одеваться было неохота, я надеялась, он вернётся… и повторит то, что делал ночью.

Не тут-то было! Стоило дверь отпереть, как в комнату ввалился Мохорейн в своей шубе, за ним пар столбом, а глаза так и сверкают! Гордея в сторону отпихнул.

121