Это тупая усталость, что ли, заставляет теперь сидеть смирно, словно я сдалась? Можно бороться с людьми, может, даже победить, но как справиться с этим Мигом? С тем, что навсегда меняет твою жизнь?
Я закрыла тогда глаза и ни о чём не думала.
Позже сеть с меня распутали и сняли колдуны, скрутили руки верёвкой, но всё равно ехать стало проще, хотя бы кости не выворачивало. Кони, верно, также были заговорёнными. Дорога ложилась под их копыта, словно ровная полоса.
Скрываться отряд не особо скрывался – ехал себе через брошенные деревни, по ровным полям, всё больше приближаясь к людской границе. Я знала, что мы близко к ней шли, Всеволод говорил, но не думала, что настолько.
Вечером остановились на ночёвку. Меня заперли в комнате дома на окраине какой-то деревни, где вся середина была сожжёна. Я поглядела в окошко, мало что увидела, но и увиденного хватило, чтобы тоской захлестнуло с головой – чёрные остовы когда-то крепких домов, словно огромные гнилые зубы, вонь гари, серый от пепла ветер, брошенный вдоль дороги хлам, большие обглоданные кости то ли коровы, то ли лошади на обочине. Разруха, смерть и мрак.
Трогать меня не трогали, не разговаривали, еды дали. Я и сама старалась тише стать и на глаза никому лишний раз не попадаться. Стерегли так, что и мышь не проскользнёт – и у дверей и у окна по охраннику.
Спали недолго – с раннего утра отряд снова двинулся в путь, мне даже толком умыться не позволили, но зато и связывать больше не стали. И снова неслись по дорогам, словно на крыльях летели.
Вскоре я поняла, что завесу беззвучную колдуны сняли. Люди стали переговариваться, веселиться, всё больше мечтали о том, куда деньги полученные за возвращение наследницы Софийко денут.
Оказалось, что мы границу Тамракских земель пересекли, и уже по людским землям едем. Две недели – и я в гости к Великому князю попаду, в его расписные терема, что в самой середине столицы, прям хоть прыгай от радости!
Сердце, тем не менее, было не на месте, тоской полнилось. Меня увозили от него, увозили всё дальше. Каждый шаг словно отрывал внутри что-то живое, истекал болью, оставался на дороге кровавыми каплями.
А я ещё я вовсе не понимаю, зачем всё это отчим задумал. Наследство мама большое оставила, это да. Я и не знала о его размере, только слухи ходили – мол, женщине и такие деньги дадены! Мама впервые вышла замуж за отца Малинки, который взял жену уже в тяжести. Родилась я, потом сестра. Отчим был солидного возраста, даже, скорее, стар, видно, мама не от хорошей доли за него шла, не столько любви искала, сколько защиты. Но после она отзывалась о нём всегда с добром, ни слова плохого мы с Малинкой не слышали. Он богат был, оставил ей всё, что имел. А от деда ей досталась коллекция колдовских штук. Мы мало о них знали, только, что дед к концу жизни очень на всё в мире колдовство зол был да наказал дочери никогда его наследства без крайне надобности не касаться. Знаю только, что запер он все эти штуковины в крепкие сундуки и спрятал в подвале.
После смерти деда и Малинкиного отца с двумя дочерьми на руках мама жила скромно, однако все знали – имущества у неё на хранении немало – золотых монет да драгоценных каменьев, несколько домов, даже в столице, и большой кус торгового флота. Любой был бы рад их заполучить. Отчим, помнится, по-всякому маму уговаривал отдать ему деньги, чтобы пустить в дело. Мол, чего они зря лежат, должны ведь работать! Мама отказывалась, всё с усмешками да с шуточками, мол, пусть лежат, хлеба не просят. Отчим злился сильно, только поделать ничего не мог. Раньше. Однако мамы больше нет. И что мешает отчиму объявить нас с Малинкой мёртвыми да забрать всё имущество себе? Зачем на колдунов да на награду за поимку тратиться? Так далеко поиски засылать?
Что-то не складывалось. Даже… может, они знают, что я душа Гордея? Душа Князя, как оказалось? Может, его убить хотят?
Меня словно в кипяток от этих мыслей бросило.
Но нет, этого не могло быть. В дороге захватчики мои ни словом не обмолвились, как такое возможно? Ведь подобного не скроешь, от радости хоть один бы разбойник да проговорился! Да и причину тогда с замужеством не стали бы придумывать – лишние хлопоты.
Они не знают, что жизнь Звериного князя теперь от моей зависит, что она у нас одна на двоих.
И эту тайну нужно хранить пуще всех остальных! Чтобы никому даже в голову не пришло!
Вот какая у меня теперь задача.
Позже на пути показалась деревня. Людская деревня, в которой были жители. Они выходили на дорогу, насторожено смотрели и не приветствовали княжеский отряд с той радостью, что следовало.
Не успели мы подъехать к большому двору, где, судя по зажиточности жил староста, как навстречу высыпало несколько людей в воинском облачении. Выглядели они не очень – доспехи не блестят, местами ржавые и примятые, лица уставшие, кое-кто после лечения, руки-ноги перебинтованы.
– О, кто прибыл!
Княжеский отряд встретили тут без приязни. Кивали, но провожали настороженными взглядами. На меня смотрели без интереса.
Главному боярину княжеского отряда местный староста был знаком – заезжали как к себе домой. Тесно было за воротами, конюшня уже другими конями занята, двор вещами забит. Будто где-то собрали и привезли, свалили кучей.
Не из звериных ли земель?
Вон кухонная утварь, серебряная, вон вышитые скатерти… Шапка меховая, одеяло пуховое… а вот вовсе старая кастрюля, рваный тулуп. Они всё подряд гребли?
Во рту кисло как стало, мерзко.
– Ссаживай её. В дом веди на кухню, пусть там пока сидит, – приказал боярин, который командовал отрядом. Был он тучен, дорога давалась ему тяжело, так что все от его злобы стонали. – А ты, девка, вздумаешь бежать, помни, что тут собак на улицу выпускают, натравливают на чужаков, далеко не уйдёшь да помрёшь страшной смертью.