Вот уж не думала, что так легко выйдет на своём настоять! Прямо чудо какое-то.
Волки направились к выходу, а я не удержалась, чуть отстала и когда Малинка вышла из кухни, тихо сказала:
– Вы не думайте, тётя Фроу, что я… что я такая же, каких Гордей прежде возил. Нет! Я…
– Жгучка! – Раздался голос сестры. – Ты где потерялась?
– Возил? – Тётка Фроу удивилась, белое полотенце застыло в её натруженых руках. – Бог с тобой, девочка! Никого он сюда не возил, ни он, ни остальные. Ты о чём таком подумала?
Тут влетела Малинка, схватила за руку.
– Ты чего застряла? Пойдём, а то опоздаем совсем. Пойдём же!
Пришлось идти.
Тётка Фроу качала мне вслед головой, а я быстрей отвернулась, потому что не могла смотреть ей в глаза.
На дворе оказалось, нам с сестрой вторую лошадь подготовили, мол, по лесу больше не поедем, а по дороге быстрей выйдет, если каждый на своей.
Часа не прошло, как мы были так далеко, что ни следа от дома дивов не осталось. Дом дивов – дивный дом…
Сколько на Звериной земле таких диковин оставлено? Почему он принадлежит Гордею, вернее, его семье?
Кто же он такой?
В такой богатой семье разве дети не иначе себя ведут? Тот же Огний… ходит как король по Вишнянкам, свои владения денно и нощно охраняет, чаще девиц одежду меняет, а уж кудри свои хранит пуще девичей чести! И отчим мой… никем был, мелким писарем, мясо только по праздникам едал, а как на матушке женился, вкус денег почувствовал, то и не узнать его стало! Одежду всё у дорогих портных заказывал, еду перебирать начал, лошадей породистых из самих конюшен Великого князя брал.
А Гордей… Как ни посмотри, не скажешь по нему, что во владениях его семьи целый дивный дом, да не один.
Как будто и без богатства мало между нами вопросов да недомолвок!
Сегодня волки были серьезными. Утреннее веселье выветрилось из них с первыми порывами дорожного ветра, они смотрели вперёд, будто раздумывали, что там, вдалеке, их ждёт и боялись, что ничего хорошего.
А нас с Малинкой? Сестра ехала чуть впереди, подставив лицо ветру и улыбалась. Радуется.
Вот бы и мне так – просто закрыть глаза и радоваться. Ведь если прислушаться… ветерок, птичий щебет, где-то жужжит шмель… и на душе светло становится.
Всё же хорошо жить!
За всю дорогу только раз мы остановились – нашли у деревьев плясучий круг. Это когда лесовик с кикиморой соберётся пить, после их тянет плясать, вот и остаётся на земле вытоптанный в траве круг, а вокруг поганки вырастают.
Говорят, не к добру знак. Если духи пить начинают, значит, плохо им отчего-то становится. Значит, местным жителям нужно исправить, наладить то, что мешает духам существовать в привычном им мире, иначе плохо будет всем. Духи – они ведь зла человеку не желают, но если спиваются, плохого от них много случается. Могут и потопить, если близко к воде подошёл, в глушь лесную завести. Даже детей могут из колыбели выкрасть… но это если совсем долго духи без присмотра остались.
– Чего это они? – Ярый первый соскочил с коня и обошёл плясучий круг. – А следов-то сколько! Раз, два… Три кикиморы в одном месте топтались! Они же на дух друг друга не переносят!
– Этого только и не хватало, – сказал Всеволод.
Гордей молчал.
Ярый ходил-ходил, чесал затылок, чесал, остановился и пожал плечами.
– Ладно, пусть ведуны местные разбираются. Может, мор в деревне или в реку чего ядовитого спустили… Местечковые разборки.
– Хорошо бы так.
Мы поехали дальше, но я долго оглядывалась. Вокруг плясучего круга было тихо, даже слишком и от этого становилось не по себе. Я духов побаиваюсь, они хоть разума, как у людей, не имеют, а всё равно живые. И бед могут натворить.
Дело уже шло к обеду, когда наш путь преградила река. Остатки разрушенного моста, как кривые зубы, торчали по обоим берегам, сломанные брёвна и камни опор выглядывали из пены бурной воды.
Волки молча спешились, вид у них был хмурый.
Ярый остался возле нас, посматривая по сторонам, Всеволод подошёл к мосту, а Гордей спустился по берегу вниз.
Мы с Малинкой молчали, словно воды в рот набрали. Всё это настораживало. Кажется, наш путь вёл по мосту и никто не ждал, что моста-то больше нет.
Потом волки так же дружно и молча собрались, сели верхом.
– Ниже брод, там перейдём, – сказал Гордей, не отрывая глаз от дороги, что на противоположном берегу. Я тоже туда смотрела – камыш колышется и больше ничего.
Первым по еле притоптанной тропинке вдоль берега пошёл Всеволод, потом мы с сестрой, последними Гордей и Ярый.
Было тихо. Не то чтобы птицы замолчали и ветер стих, но как будто их стало не слышно. Так бывает, когда уши закладывает – вроде звуки никуда не делись, а к тебе словно через вату доносятся.
Мы шли, шли… и становилось всё больше не по себе. Никто не смеялся и не шептался, и я уже жалела, что мы с сестрой не на одной лошади, было бы не так тревожно.
– Брод!
Всеволод остановился в зарослях густого рогоза и повёл коня в воду. Мы спешились на берегу и следили за ним, за тем, как он без промедления входит в воду по колени, а после по пояс, хотя вода кажется холодной, такая синяя-синяя. Как бурлящий поток пытается сбить его с ног, но не может. За тем, как медленно движется волк, спокойно поглаживая коня по морде.
Потом они выбрались на другую сторону реки. Всеволод отпустил своего коня щипать траву и повернул обратно.
– Садитесь, – Гордей подошёл ко мне и придержал мою лошадь. – Садись верхом. Я тебя проведу. Вы слишком лёгкие, чтобы самим переходить, течением может сбить.