Волчий берег (СИ) - Страница 46


К оглавлению

46

Рядом с ней наши вещи в сумках. Я открываю одну, проверяю – всё на месте. Они не просто нас увезли, они собрали наши вещи! Одежда, расчёска и заколки, даже мешочек с монетами, который я прятала под половицами.

– Как вы узнали, где лежат деньги? – Оглянулась я.

– Учуяли. Нюх у нас хороший.

Я сажусь рядом с сестрой, чтобы убедиться – с ней всё в порядке. Так и есть, её тепло укутали, удобно положили, и она дышит ровно и спокойно, как обычно во сне. Значит, каким-то колдовским порошком одурманили! Я пытаюсь удержать голову на весу, а она всё тяжелее становится, так и падает на грудь.

– Ложись спать, Жгучка. – Гордей подходит тихо, почти подкрадывается, приносит мне одеяло, которое я бросила, когда убегала. – Отдохни. Утром мы обо всём договоримся. И что с сестрой твоей делать, чтобы не испугать. И куда вас пристроить, чтобы не хуже, чем в Вишнянках было. Я обещаю, что всё наладится.

Действительно, чего теперь-то суетиться и мельтешить? Я заворачиваюсь в одеяло и ложусь возле Малинки.

– Ты не боишься меня больше? – Еле слышно спрашивает Гордей. – Прошу, не бойся меня. Это очень неприятно.

– Не надо было меня воровать, – упрямлюсь я, натягивая на нос шерстяную ткань, приятно пахнущую свежестью.

А глаза сами закрываются, сон возвращается обратно, такой крепкий и спокойный, что просто удивительно!

– Я не мог иначе, – тихонько смеётся Гордей.

***

Когда путь в Гнеш был проложен и все вопросы решены, уже светало, так что не было смысла ложиться. Только Ярому разрешили поспать, потому что он ночью трудился больше остальных – отвечал за сон постояльцев. Работать с ведунскими травяными сборами, которые нужно раскуривать строго по указаниям, непросто, и поддерживать дым нужно уметь.

Так что теперь Ярый спал, а Всеволод и Гордей сидели у костра и ждали рассвета, времени, когда можно начинать варить кашу на завтрак.

– Все время забываю, какой ты еще ребенок. – С улыбкой покачал головой Всеволод.

– Ну, это ты преувеличиваешь, – беспечно отмахнулся Вожак.

– Да. Но ненамного. Малинка – оборотень... Надо же было такое ляпнуть! Как выкручиваться будешь? Ну, когда правда вскроется?

– Позже подумаю, пусть привыкнет пока ко мне.

– Привыкнет, влюбится и простит?

– Да!

– Ох, чую, ответишь ты ещё за эту выдумку!

– А что делать-то было? – Он вздохнул. – Правду сказать? После всего? Это слишком. Я как представил, что ко всему прочему ещё сообщу про отца-оборотня… Не смог, если честно. Надо по чуть-чуть говорить.

– Может и так. А может, лучше бы покричала разок, зато потом в голове ничего не выдумывала. Только поздно уже. Теперь в правде признаваться, только больше путать.

– Всё хорошо будет.

– Угу. А ты знаешь, что за оберег у неё, который сущность звериную скрывает?

– Нет, конечно. Думаю, она сама не знает.

– Но это мать его ей сделала?

– Мать… Больше некому. Кто ещё знал, что она рысью родилась?

– Нужно к ведуну нашему, спросить, как оберег убрать. И нужно ли вообще убирать.

– Что ты имеешь в виду? – Нахмурился Гордей.

– То и имею. Сам знаешь, как звери взрослые без перекидывания в людском теле застревают и костенеют. Коли с малолетства не привык перекидываться, можешь кости сломать, нутро разорвать и не выжить. Некоторых лучше не трогать. Может, пусть живёт себе человеком. Главное, чтобы на детях не отразилось.

Гордей вздохнул.

– На детях… Тут до обычного свидания ещё не известно когда дело дойдёт, а ты – дети.

***

Малинка, к удивлению, восприняла наше похищение с восторгом. Проснувшись, в отличие от меня, сестра даже не стала кричать и беситься, вместо этого только и делала, что смотрела на Всеволода с ещё большим обожанием и без конца улыбалась.

А уж когда услышала, как Гордей соловьём заливается, извиняясь и травя байки о том, как влюбился в меня с первого взгляда, да крепко, на века, и теперь ни за что никогда меня не отпустит и пусть Малинка будет рядом и свидетельствует, что он сделает меня счастливой, так и вовсе растаяла!

Говорю же, шибко наивная у меня сестричка.

Я, понятно дело, все эти сладкие речи мимо ушей пропускала, будто не обо мне речь, но стала приглядываться к Малинке, выискивая признаки оборотня.

Ничего не нашла. Ни к чему она не принюхивалась и не прислушивалась. Не прыгала и зубов не скалила. Я и то больше принюхиваюсь, чем сестра.

Но так или иначе, нам следовало поговорить. И сразу после завтрака, когда оборотни получили наше согласие идти с ними (а что ещё оставалось), я увела Малинку в лес, мол, одна боюсь, и мы ушли к ручью. Там вода журчит и если шёпотом говорить, оборотни могут не услышать.

– Ой, Жгучка, как я рада, что всё так сложилось! – Зачастила Малинка, не успели мы отойти от стоянки. – Просто чудо! Я знала, знала, что с тобой такое произойдёт! Гордей сказал, что он в тебя влюблён и хочет на тебе жениться. Так влюблён, что даже из дому выкрал!

– Ага, как же.

– Ты чего такая кислая? Могла бы и порадоваться. Это же… такое не с каждой случается! – Пристыдила меня Малинка.

– Сядь.

Мы скрылись за валуном, чьи бока были покрыты густым пёстрым мхом. Ручей перед нами изгибался несколько раз, и кажется, достаточно шумел, чтобы они не смогли подслушивать.

– Тебе-то они одного наплели, а мне совсем другого, – прошептала я, не отводя глаз от стороны, где оборотни остались, чтобы в случае чего их первой увидеть и успеть замолчать.

– Чего?

– Сказали, оборотень ты.

– Чего? – Глаза у Малинки стали что двойная яичница на сковороде. Она, не глядя, упала попой на траву.

46