Гордей оставался с Ярым долго, вернулся уже под утро, качался так, словно купался в бочке с пивом, но хмельным от него почти не несло.
– Скоро домой, – бормотал он, с трудом раздеваясь и падая рядом. – Скоро домой.
Слова, от которых теплом веет.
Ещё через день мы отправились домой, к Звериной земле.
***
Говорить они не говорили, но каждый понимал – теперь Ярого увидишь нескоро – придётся заранее запланировать поездку и проделать неблизкий путь. Это было странно, ведь сколько лет они вместе, каждый день вместе, за редким исключением. Руку протяни наощупь – и то его схватишь.
А теперь отдельно.
Всеволод вздохнул, но неожиданно для самого себя улыбнулся.
– Счастья тебе.
Людмила гостей провожать не вышла, со Жгучкой они попрощались ещё вечером. Теперь на пороге в накинутом тулупе стоял и дышал морозным воздухом один Ярый. И надо сказать, выглядел куда бодрей, чем в день приезда.
Гордей крепко обнял друга.
– Счастья тебе.
– И тебе, Князь.
Они переглянулись.
– От тебя теперь многое зависит. Мир между нашими народами или… не мир.
– Всё будет хорошо. Но помни про подарок, предмет людского бога… который ты обещал людям.
– Скорее, тебе обещал. До людей мне сейчас нет дела. Может, когда-нибудь… но тоже нет. Тебе – пришлю.
– И тогда я устрою праздник и вас всех приглашу. Погуляем на славу, как раньше… Ну, может, не совсем как раньше, но погуляем! Ты приедешь?
Гордей усмехнулся.
– Я ещё уехать не успел.
– Ладно.
Всего, что душа говорит, вслух не скажешь. Вскоре Ярый остался на крыльце один, смотреть, как затихает вдалеке след его былого.
***
Поход походил на побег. И вроде возы с золотом, большой отряд отборных воинов, сам Князь с ними – а ехали спешно, будто прятались да прочь от беды бежали. Хотелось ощутить родную землю под ногами, потому и летели вперёд без сна и отдыха.
Снег уже лёг плотно, до весны не растает, а вот морозы не пришли, так, схватывали день ото дня.
В людских деревнях нас встречали как врагов, которым нужно угождать, чтобы живыми остаться. Видимо поэтому ночевать мы становились чаще в лесу. Мне ставили палатку со стенами из плотных шкур, разводили огонь, и я не мёрзла. Волки вообще спали на улице, завернувшись в меховые одеяла, с утра, если ночью шёл снег, они походили на белые холмики, лежавшие вокруг костра. Гордей ночевал с ними. Оно и понятно – лишнего места в палатке из шкур не было, да и с воинами ему было проще. Я это чувствовала. Не оттого, что меня видеть не хотел, а будто его воины его держали, ну, как молодые деревья поддерживают друг друга, не давая рухнуть.
И вот, ночевали мы, быстро завтракали да ехали дальше. И всё бы хорошо, однако чище такие ночёвки не делали, наоборот, пахло от меня день ото дня хуже. От воинов так вообще, пожалуй, несло, если их понюхать, но я их нюхать не собиралась, конечно. Но ветром доносило иногда, да так, что дыхание спирало.
Верно, поэтому, как только пересекли границу людских земель, так объявили в первой же деревне стоянку на два дня, чтобы все хорошо отмылись и отстирались.
Деревню ждали, словно родного дома. И вот она показалась – большая, вольно раскинувшаяся на холмах, но дыма из труб, ой, как мало! Дальше – больше, самые большие и хорошие дома в ней оказались сожжены дотла, а народу набралось треть от прежнего. Местные вывалили навстречу, и впервые сердце отдохнуло – нас встретили приветливые лица.
Но как же их было мало! Всё больше женщины, дети всех возрастов, несколько стариков. Молодых мужчин почти нет. Знаю, отчего нет, и боль опять накатывает. Не такая душная да липкая, как в людских деревнях, а та, что никогда полностью не проходит, разве что стихает слегка. Та, с которой ты сживаешься до конца своих дней.
Встретили нас тихо и ласково. Продуктов в деревне было с избытком, навезли с людских земель, баню тут же истопили, мне составили компанию местные девчонки, которые так отхлестали меня берёзовыми вениками, что был миг, когда я заподозрила, что они хотят моей смерти.
За ужином в большом доме, куда набилась чуть ли не вся деревня, выяснилось, что за мужскую работу браться некому, отчего многие дела стоят и, если не помочь, останутся не сделанными до весны. А там посевная… в общем, плохо с рабочими руками.
Пока старики говорили, я видела, сколько женских взглядов привлекли воины, Гордей да Всеволод. Даже волхву досталось. Глазки им, конечно, никто не строил, на Гордея вообще смотрели с почтением, но всё равно было неприятно, будто что-то моё пытались забрать. Но… и судить я их не могла. Вот так останься на сотню здоровых женщин пяток мужчин, взвоешь от одиночества хуже зверя.
Оказалось, до морозов местные хотели достроить ещё три дома, но не успели запастить деревом. А деревья в здешнем лесу такие, что десяток баб не дотащит. В общем, решено было остаться на пару дней, помочь заготовить вдоволь брёвен, оттащить в деревню, а дальше местные сами распилом, сушкой да стройкой займутся.
Утром, поместив под навес телеги с золотом и оставив несколько охранников ходить вокруг и зевать, все, включая Гордея, отправились в лес. Мне предложили отдыхать или гулять, дышать свежим воздухом, но я не могла вот так просто сидеть, ведь женщины как встали на рассвете, так и не присели ни разу.
Лезть в чужое хозяйство я не стала, напросилась помочь, с чем дадут. Меня пожалели, посадили за ковёр узелковый. Кропотливая работа, но такой узор дали, что не испортишь. Я вначале удивлялась, к чему, до ковров ли, когда проще дорожку войлочную сделать, а оказалось, на продажу делают. Весной соберут и в горные земли отвезут – там за такие ковры каменьями драгоценными платят. Повели меня потом показать готовые, их всего два было – прежние растащили, когда людское войско деревню жгло и грабило. Так вот – мелкий витой узор просто завораживал. Я так и смотрела, следила, как он вьётся, словно ручей по земле бежит.