– Нет. – Людмила странно вздрогнула. – Я поняла, о чём ты. Но ведь мне необязательно соглашаться, они сказали, заставлять не станут, если что, другую можно найти. Только дело вовсе не в том, что я этого сама хочу. Не знаю. Может показаться… вроде как я стану богатой и как бы отомщу отцу своему, которому я никогда не была нужна, за всё сразу. Нет, это не так. Не знаю, какими словами объяснить, но я… я словно должна стать княгиней. Будто знаю, что так правильно. Что так должно случиться. Словно на роду написано, так говорят.
– Да, но замуж… Ты ж его не знаешь.
Она пожала плечами.
– Он мне только что сказал, что постарается сделать меня счастливой, если я пойду навстречу, а я поверила…
Вот и весь разговор.
Не смеяться же? Сказал – а она поверила. Хотя, если вспомнить, сколько нас таких, и ведь не крикнешь – никогда и никому не верь! Ведь на самом деле один сказал – наврал, второй… а потом встретился тот, что сказал правду.
– Свадьба уже завтра. Поможешь мне?
– Я не знаю, чем.
– Сказали, только платье да украшения подобрать, чтобы все видели, кто я. А угощение и для местных, и для гостей с улицы уже готовят. Бумаги тоже составят.
– В платьях я мало разбираюсь, как княгиня одевается, тем более.
– Значит, вдвоём и научимся. – Людмила тихо улыбнулась. – Тебе ведь тоже придётся.
Об этом я не думала, не хотела. Слышала, конечно, что Гордей стал князем, но это не укладывалось пока в мою бедную голову, которую ещё недавно занимали только прыжки по саду и сладкие мозговые косточки.
Странно, но мы успели. Всегда казалось, чтобы свадебный пир закатить, нужно месяцы потратить, каждую мелочь предугадать да до ума довести, а вышло, если очень нужно, и дня хватит. Конечно, не обошлось без тётушек-нянюшек, которые остались, хотя княжну Анатосию давно отправили к схимникам, а подружек её по домам. О бывшей княжне я тоже не думала. Вернее, когда я узнала, жалко было, конечно, но я просто представила, что сделали бы люди Великого князя с сёстрами Гордея, если бы те попались им в руки… и монашеский путь показался не таким уж страшным.
Так вот, тётушки и швей привели, и платье вынули из сундука, ещё то, в котором первая жена Великого князя замуж выходила, да недолго прожила после этого. Была слаба здоровьем, все говорили, а Великий князь всё одно пожелал на ней жениться. Любил, говорят.
Платье было таким красивым, что слепило глаза. Ничуть не пожелтело, нигде не прохудилось, да я сама бы в таком замуж вышла!
Ну, так я сказала Людмиле, чтобы лишний раз не напоминать, что платье чужое. Да и всего-то нужно было, в нём перед толпой показаться, что на площади собралась, а на само празднование можно переодеться в другое, швеи много готовой одежды принесли, которую прежде никто не надевал.
Саму свадьбу я мало запомнила, волновалась так, будто у самой сейчас судьба решается. И Людмила как снежная статуя была, испуганная, покрытая сверкающий инеем, то есть множеством драгоценностей, которые вытащили из сокровищницы. Нянюшки теперь причитали над Людмилой так, будто всегда вокруг неё прыгали, а ведь я помню, как её шпынял каждый встречный, как слуги её недолюбливали.
Во время обряда Ярый смотрел на невесту с каким-то удивлением, по-новому, словно пытаясь рассмотреть, что в ней не такого, как у остальных женщин. Что в ней из тех качеств, которые приводят к долгой счастливой семейной жизни?
Мы с Гордеем стали почётными гостями, но мне было позволено не выходить к народу. А зрелище было ещё то: забитая людьми площадь, и все стоят столбами и молчат, как на поминках. Когда же к ним вышли Великий князь с княгиней, толпа взорвалась воплями, не знаю, от радости ли, от ненависти, но они орали как оглашенные.
За короткий перерыв перед ужином Людмила отвела меня в зал, где стояли присланные боярами подношения и ткнула пальцем в один из сундуков.
– Вот. Себе возьмёшь.
Слуга откинул крышку – внутри горой лежал белый мех.
– Шуба это, шапка да головной платок, всё белоснежное, новое. Дарю тебе к твоей свадьбе. Пусть у тебя своё будет, я ведь знаю, как неохота к мужу нищенкой приходить.
Я никогда не думала, что нищенкой прихожу. Вообще не думала о деньгах и о приданом. Вернее, раньше, когда с Малинкой жила, а после… Не до денег стало. Конечно, теперь я мамино наследство могу забрать… и заберу, не заслужил отчим ни копеечки! И ещё попрошу расспросить его хорошенько, отчего же мама умерла?! Но на это нужно время, а нам уезжать скоро, а по приезду ждёт меня свадьба, Людмила права – не хотелось бы предстать на обряде в обносках с чужого плеча, пусть даже богатых.
– Спасибо.
Мы обнялись, Людмила вздохнула тяжело, а после всё же улыбнулась.
– С Богом, Жгучка!
Не поняла я, мне она это напутствие произнесла, или самой себе, ну да ладно.
Мы вернулись к людям. Толпу на улице уже обносили угощением, пришёл черёд дорогих гостей. Музыка звучала отовсюду – с площади, из зала, казалось, с самого неба спускалась.
Зал был битком набит приглашёнными. Только мы вошли, как угощение стали разносить, хмельные бочки выкатили. Бояре радовались, тосты поднимали, недовольных почти не было. Жены и дочери их к Людмиле присматривались, теперь место подле неё самое выгодное.
К молодым, однако, близко никого не подпускали, окружили их советники, да Гордей с Всеволодом рядом сели. Даже волхв неподалёку пристроился. Так и сидели они на людном месте, словно на торгах, расписными болванчиками.
Я вскоре ушла спать. Не нравились мне эти людные сборища, где каждый улыбается широко, а в душе кого-то ненавидит. Да и с Людмилой не поболтаешь, только и можешь, что переглядываться да плечами пожимать.