Волчий берег (СИ) - Страница 101

101

Ничем-то обычные звери не отличались от Князя и Вожака, а он – от них.

Сделать счастливой свою душу… Рысь по крайней мере счастлива.

Стук в дверь стал неожиданностью – так глубоко он задумался.

Это был Всеволод, который вначале втолкнул в комнату мужчину, такого скрюченного, будто хотел так спрятаться. Мужчина был небрит и нервно дёргался.

– Марк Софийко? – Спросил Гордей, уже зная ответ.

– Да.

Гордей отступил, открывая вид на кровать, где возлежала рысь. Она уже не спала, смотрела прямо, не моргая – янтарными глазами и только пёстрые бока слегка приподнимались. Кисточки на ушах стоймя стоят.

– Узнаешь?

Марк было переступил с ноги на ногу, рысь наблюдала.

– Узнаешь, спрашиваю?

– Да.

– Подойди к ней.

Рысь вывалила из пасти язык, чему Всеволод усмехнулся.

Марк сглотнул.

– Иди!

Гордей научился так говорить – негромко, но отчиму Жгучки будто в живот кулаком заехали. Он послушался, сделал несколько шагов.

Рысь с интересом наблюдала.

– У неё на шее верёвка, развяжи.

– А она… она…

– Просто делай, что велят, и ты выйдешь отсюда живым и невредимым. Иначе вовсе не выйдешь.

Всеволод замер, как и Гордей, только рысь тяжело и быстро дышала, сверкая золотом глаз. Марк не решался, мялся у самой кровати, руку то протягивал, то одергивал. Жгучка потом ещё и зевнула во всю пасть, клыки блеснули, как рыба в реке.

– Всеволод, помоги, иначе до рассвета будет на месте топтаться.

Гордей подошёл и обхватил рысь за морду, отворачивая в сторону, Всеволод тут же оттянул ошейник и сунул в руки Марка маленькие ножницы.

– Режь. Аккуратно только.

Марк нервно рассмеялся, представил, видимо, что произойдёт, если он станет действовать неаккуратно и поранит хищницу. Но теперь клыки были закрыты рукой Князя, захватившего людские земли и людскую столицу. Князя, что взялся ниоткуда и прошёлся кровавым вихрем, подавляя малейшие попытки сопротивления.

Теперь он чего-то хочет от него, от Марка. И если не сделать, жалеть не станет.

По отчиму было видно, легко читалось… Ему хотелось геройского, конечно, хотелось славы. Развернуться и воткнуть ножницы Князю в глаз, загнать лезвие так глубоко, чтобы остриё добралось до мозга и проклятый зверь издох на полу, корчась в судорогах. Только понимал, что за этим последует и его смерть – не охранник скрутит, так рысь сожрёт. Зачем ему слава, если жизнь отберут, не дадут славой насладиться?

Так что Марк стал пилить верёвку. Она сдалась быстро, почти осыпалась под ножницами истлевшими хлопьями. Даже удивительно, зачем они его тащили в такую даль, почему сами не сняли?

Как только ошейник спал, Марк отскочил, ножницы отбросил. Князь осторожно снимал остатки верёвки, гладя шею рыси, смотря на неё влюблёнными глазами. Вот так-так! Грех не воспользоваться.

– Это… – Промямлил Марк. – Я ж отчим её. А в наш двор недавно пришли, стали зерно увозить, шерсть всю выгребли! Я ж только с шерсти и живу! И сказали, снова вернутся. У меня уж ни слуг, ни денег не осталось! Может, как-то договоримся, чтобы меня не трогали больше ваши сборщики?

– Пошёл вон, – не оборачиваясь, приказал Князь, а Всеволод тут же вытолкал дорогого гостя из покоев, не озаботившись, как тот вернётся домой.

В комнате Гордей наклонился над рысью, осматривая по-новому, замечая каждое пятнышко, каждую полоску.

– Всеволод, воды горячей, чистое бельё.

– Понял.

Тот тут же исчез.

– Жгучка. – Большие пальцы прошлись по чёрным полоскам шерсти на мордочке. – Прости меня за то, что я сейчас сделаю. Но иначе никак.

Он задержал дыхание и крепко схватил морду так, чтобы рысь не смогла вывернуться или укусить. А та попыталась – так и сверкала глазами, так и скалила клыки, рыча и обвиняя в предательстве.

Будет обижаться, должно быть.

Гордей наклонился и голосом вожака приказал:

– Перекидывайся!

***

Как горишь в огне, я узнала. Не в том ласковом, когда баня растоплена жарко, до слёз, и не в том телесном, когда смотришь на него и не знаешь, чего именно хочешь… а в самом настоящем пламени, сжигающим твою плоть до углей.

Я не хотела меняться, меня всё устраивало. А мой зверь, ради которого я жизнь бы отдала, меня предал. Он заставлял меня вывернуться наизнанку, отдать ему больше, чем у меня было. Отдать не себя, а кого-то другого.

И лапы судорожно бились по полу, шерсть горела, а его глаза только сильней вбивали в голову приказ: «Перекидывайся».

Лучше этого не видеть! За что он так со мной? За что?!

Рысь в последний раз взвизгнула и исчезла.

А меня обступил туман. Тупой туман без мыслей, без слов. Комната как на рисунке, те же вещи, но словно их и нет, только пятна краски на бумаге.

Гордей.

Наклонился надо мной. Он – и словно не он, а его старший брат, проживший в два раза дольше. Одни только глаза нипочём не спутать.

– Гордей…

Он сглотнул. На его лбу выступили капли пота, он качался как умалишённый и улыбался своей улыбочкой, которая говорила: «Никуда ты от меня не денешься»!

– Жгучка.

Хотелось что-то спросить… много спросить? Но ничего в голову не приходило Она была пустой. К чему вопросы, когда его глаза такие чёрные, и тянут к себе, и зовут за собой в места, где ты будешь счастлив? Где ты станешь един с миром и со своей парой.

Он покачнулся, его рука соскользнула с меня.

А я… голая? Покрыта какой-то белесой слизью, словно только родилась. Кажется, даже кое-где прилипшей мокрой шерстью.

– Пришёл за мной?

– Пришёл.

Горло словно сухой паклей забито.

101