Волчий берег (СИ) - Страница 82

Тёток каких-то набежало, всё причитали да обихаживали. Только в глаза ни одна не смотрит! Щебечут что-то себе под нос, вроде как я умница да красавица, счастливая невеста и что у меня хорошо всё будет. Зубы заговаривают.

Ни на секунду не забуду, что я в плену!

Дёргали в разные стороны, одевали, причёсывали да губы красили. Я украдкой слижу помаду, они тут же заохают, снова красят. Одна такая настырная попалась, руки свои толстые суёт и суёт! Ну, я и клацнула зубами, не сдержалась.

И как ветром сдуло, губ моих больше никто не касался.

Там и время ужинать пришло. По алым с золотом коврам провели меня в пиршественный зал, весь в цветах, с огромным столом посередине и выряженными слугами вдоль стен.

Не будь я в плену, верно, испугалась бы такой роскоши. Вдруг я выгляжу не так? Или веду себя не как положено? Место ли мне, хоть и богатой, но неучёной наследнице в таком доме?

Но я же не по своей воле в этих хоромах!

Царейко тут как тут – вскочил при виде меня, с восторгом уставился, аж челюсть отвалилась. Должно быть знатно постарались помощницы, сделали из меня красу ненаглядную. Платье вон всё золотом шитое, так и сверкает.

Первая ли я, кто его надевал? Аж вздрогнула.

Царейко ко мне чуть не бегом бежит. А в памяти при виде его распомаженого лица только Гордей встаёт, перекрывает собой всё вокруг. Вижу, как живого. В ту минуту, когда вошёл в магазинчик и ко мне повернулся. И словно зажёгся, засветился изнутри… Теплом от него повеяло. Царейко только снаружи холодно горит, а в душе как был пустой, так и остался.

– Вы сделали этот день самым счастливым днём в моей жизни!

Поспешил ко мне, поцеловал руку. Противно.

– Присаживайтесь, госпожа Софийко. Сюда.

Стульчик мне отодвинул, поклонился. Вернулся на место. Теперь можно и отчима рассмотреть. Вот уж кто не изменился! Такой же юркий и хитрый, на крысу похожий.

И даже про Малинку ничего не спрашивает, будто ему всё равно.

– Попробуйте вот это блюдо – буженина с черносливом! Новинка столицы, все от неё без ума! На княжеском столе первей хлеба появляется! Специально для вас готовили.

Есть не хочется, кусок в горло не лезет. Мясо синее какое-то, кто добровольно в рот такое положит? И пахнет не как мясо.

– Что же вы, Ожега! – Царейко волнуется. – Хоть кусочек! Вы так худы, так бледны… поешьте.

Отчим коротко смотрит на меня и отворачивается к своей тарелке. Вот уж у кого аппетит здоровый – еду – и синюю, и не синюю прямо заглатывает.

Так и пошёл наш ужин – отчим жевал, Царейко восклицал какую-то ерунду, я молча смотрела в пустую тарелку.

– Нет, так дело не пойдёт! – Сказал Царейко, основательно подкрепившись. – Марк, оставь нас.

Отчим тут же подымается и… кланяется Царейко, а тут величественно кивает. Словно он и есть Великий князь!

– Ну что, Ожега, давайте поговорим начистоту, как будущие супруги. Вижу, вы волнуетесь.

А он когда ближе подходит, перестаёт казаться таким громким и придурковатым. Наоборот, опасностью от него веет, хочется прочь отодвинуться, да некуда.

– Вижу… не рада ты.

Уже и на “ты” перешёл.

Он садится рядом, ближе подтягивает стул к моему. Потом берёт мою руку, которую я тут же сжимаю в кулак, но его ничего не смущает.

– Ну-ну, успокойся, не нужно тревожиться. Всё хорошо будет. Отчим твой со мной сговорился – станешь моей женой. К субботе и свадьбу сыграем. Я тебя любить буду, жить станешь в роскоши. Моя жена должна жить в роскоши!

– Сколько у тебя было жён?

Не знаю, как хватило сил прошептать. Хотелось выдернуть руку, но он крепко держал, не заботясь, больно ли мне.

– Несколько, – небрежно ответил Царейко. – Не везло мне, вдовец я. Только ты слухов не слушай – совесть моя чиста. Всех их я любил, всех до единой! И все они так же волновались, переступая порог моего дома, как ты сейчас. Молоденькие, испуганные. Но вскоре влюблялись в меня без памяти. Скоро я и тебе покажу…

Его рука стала не просто держать меня, а и гладить.

– Станешь мужней женой, поймёшь, какой сладкой бывает любовь. Все мои юные жёны боялись да краснели, отворачивались да сжимались, как птенцы, а потом и сами не могли от меня оторваться. Вначале я, а потом уж они о любви просили. И ты запросишь.

– У меня уже есть жених.

Царейко будто и не услышал, так и гладил мою сжатую в кулак руку.

– К субботе Великий князь нас обвенчает. И всё станет у нас общее, и любовь, и наследство твоё. Видишь, какой у меня дом? Роскошная жизнь дорогого стоит.

Он медленно поднял мою руку и поцеловал в костяшки.

И я не выдержала, задрожала. Гадко было, но ещё больше было страха. Вот она, предписанная мне участь – выйти замуж за Царейко и оставить ему своё наследство.

– А моя сестра?

– Сестра твоя? – Он даже не задумался. – Покойная? Горе великое, такая юная была… Но что поделать, таков мир.

Признаться, вначале я онемела. Потом зубы мои сомкнулись накрепко и страх ушёл.

Малинка жива, я знаю. Значит, отчим делает вид, будто осталась только я одна. И наследница тоже я, и своей, и сестринской доли.

Не понимаю… почему просто не признать мёртвыми обеих? В чём тут загвоздка?

И что мне делать?

Царейко тем временем всё жал мой кулак, гладил и целовал. Потом на запястье перешёл. Вот только кроме отвращения ничего во мне это не вызывало. Еле сдерживалась, чтобы брезгливо не скривиться.

Наконец, отпустил.

– Все вон!

Слуги, словно тени, быстро и бесшумно покинули зал. Стало ещё тише, только сквозняк шумел в пустом камине.

Думаю, и мне пора. До субботы несколько дней, может, свезёт найти как сбежать. Из города-то всяко проще.