– Просто от неожиданности испугалась, и всё.
Ещё не хватало, чтобы он думал, будто я его боюсь. Пусть идёт, куда шёл!
– Красивое у тебя платье. Тебе идёт. Словно поле одуванчиков.
Он что издевается? Чувствую, щёки краской наливаются, и от злости всё внутри дрожит.
– Ты куда-то шёл?
– Ага.
– Вот и иди!
Гордей пожимает плечами, небрежно так, но глаза снова липнут – мышцы у него так и гуляют, так и красуются. Как я ни старалась, взгляд всё равно упал вниз – почему они не носят тканых поясов? Глянула бы и сразу поняла, есть ли у него кто-то.
Тьфу ты, да какая мне разница!
Отвернувшись, я хватаю колыбель, в которой лежат корзины. Не хочет он уходить, сама уйду. Жаль только, быстро уйти не получится. Зачем только Глаша такую хорошую мебель заказала? Колыбель цельная, из дерева, да ещё ножки… всё равно что бычка годовалого тащить – чем-нибудь, да ударит.
– Давай помогу.
– Я сама!
Он подходит и нажимает на края колыбели руками, конечно, против его силищи мне не устоять! – и колыбель со стуком опускается на пол. Потом отодвигает меня плечом и хватает её сам.
– Похоже, не умеешь ты ни помощь принимать, ни комплименты своей красоте.
Если бы я была чайником, в этот момент бы и закипела. Ох, сказала бы тогда, всё, что думаю! Но приходится молчать, сорвусь, накричу на постояльца, Глаша может и от места отказать.
А Гордей потом наклоняется, так, что его нос почти упирается мне в щёку и тихо-тихо говорит:
– Надо улыбнуться и ответить: «Спасибо».
Я чуть зубами не клацнула, а может и клацнула, звук вроде был. Он быстро отодвинулся и как ни в чём не бывало сказал:
– Веди.
В самом деле, не драться же с ним за колыбель? Хочет тащить – ну и пусть тащит! Я сжимала губы так, что все их покусала, но довела до чердака молча. Так же молча ткнула пальцем на лестницу. Сделала вид, будто не вижу вопроса в его глазах.
– Наверх поставь куда-нибудь.
Пока он тащил колыбель наверх, я сбежала. Ушла, вернее.
Правда, недалеко. Конечно, я не думала, что Гордей украдёт вещи с чердака или что-нибудь сломает, или даже будет лазить, где не просят, нет, просто, если Глаша случайно узнает, что я вот так взяла и оставила гостя бродить, где ему не следует, тогда ждёт меня выволочка. А я этого жуть как не люблю, потому что приходится молчать и вздыхать, и жизнь после таких заслуженных выговоров кажется совсем тоскливой.
Да, и только поэтому я вернулась!
Гордей уже поставил колыбель в угол к ещё двум таким же, так, чтобы проходу не мешала и оттряхивал руки. Надо же, как будто она пыльная была. Я, между прочим, ее тщательно протирала!
– И часто ты такие тяжести таскаешь? Неужели тут нет никого для тяжёлой работы? – Спрашивает Гордей.
Я внимательно вслушиваюсь и прокручиваю его тон в голове. Нет, вроде ни насмешки, ни укора, ни нравоучений нет. А то бы я ему!
– Нет, не часто.
– Если что, кого-нибудь из нас зови, сама не таскай.
Ага, разбежалась!
– Конечно!
Он с подозрением хмуриться и почти сразу спрашивает:
– Пойдём?
Куда это? Что это он задумал?
Однако Гордей просто указывает на лестницу, ведущую с чердака на этаж и одновременно уступает мне дорогу. Лучше бы он первый шёл, неохота за спиной оставлять, но не ругаться же по любому поводу?
На лестнице приходится приподнять юбку, и я тут же оглядываюсь – не смотрит ли он? А он только улыбается.
– Ты так себя ведёшь, будто меня боишься.
– Ага, как же! Чего мне тебя бояться.
– Вот и я думаю, с чего?
Я фыркаю.
– Да не боюсь я тебя, ну ты выдумал! Думаешь, ты страшный?
– Я – нет?
– Неа.
– А кто страшный?
– Ну… – Я оценивающе смотрю на него. Вообще, если представить, что он идёт на меня с желанием покалечить или убить, но верно страшно станет до жути… только я отчего-то никак не могу представить, что он хочет причинить мне зло.
– Всеволод страшный? – Допытывается Гордей со странным блеском в глазах.
– Кто? Нет, он вообще нет.
– А… Ярый?
– Не-а.
Он снова улыбается. Его улыбка широкая и какая-то… ласковая, что ли. Прямо в жар бросает.
Это что ещё за новости? Показалось, или он ближе подошёл?
– Ну, мне пора! – Быстро говорю я, отстраняясь и отводя взгляд.
– Куда?
– Что куда? – Я даже на миг опешила.
– Куда тебе пора? Уже вечер. Или ты круглые сутки работаешь?
– А тебе что?
Он закатил глаза.
– Неужели так сложно просто ответить?
– Да с какой стати я должна тебе отвечать?
– Почему нет? Я что-то плохое спросил?
Осведомляется вроде серьёзно, но я вижу, глаза смеются. Ах, он потешаться надо мной вздумал?
– Отстань!
– Да подожди ты!
Когда сильные пальцы обхватили моё запястье, меня словно обожгло. И там, где пальцы прижались к коже, и внутри, под кожей. По рукам, в горле и в животе.
Словно его прикосновение имеет какую-то особую силу.
– Что вы с сестрой делаете вечерами?
А ведь он шепчет. Голос тяжёлый, тихий. А потом нервно сглатывает.
И тут я потащила свою руку к себе, желая вырваться из его хватки, а он – к себе, как будто не хотел отпускать. Я дёрнула сильней, и он тут же прищурился и дёрнул сильней на себя.
Я уже представила, как мы стоим молча и дёргаем мою руку, как будто она у меня лишняя! И молчим почему-то… но тут издалека раздались крики.
– Поймали!! Оборотня поймали!
Из-за угла выскочил Прутька, волосы дыбом, глаза как угли горят. Увидел меня и весь затрясся от восторга и ужаса.
– Жгучка! Слышала? Поймали-таки оборотня!
Я про всё и забыла. Отметила только, как Гордей мою руку отпустил.