Кажется, ему всё равно.
– Ну, чего примолкла?
Шёпот раздался прямо у моего лица. Кажется, я слишком задумалась и не заметила, как мы остановились. Дорога так и идёт вдоль околицы, тут луга, до ближних домов далеко.
А это что? Зачем… он меня за талию обнимает?
– Поцелуя просить не буду.
Он говорит, а его дыхание над моей головой плывёт.
– Замёрзла?
Надо же, когда тебя обнимают, это… приятно. Только он как будто трясётся мелкой дрожью, пальцы, как твёрдые палочки, упёрлись в мою спину.
– Пошли на сеновал?
Я ослышалась?
– Что?
– Пошли, я же тебе нравлюсь? Чего? Видел я, как ты на меня смотришь. Ты мне тоже нравишься.
Твёрдые пальцы больно гладят по спине, а губы дышат так близко, что коже на лбу щекотно. Ещё немного – и Огний стал подталкивать меня прочь с дороги в поля.
Получается, он специально меня сюда вёл? Тут сено хранят, последние стога с зимы остались.
Моё упрямство тут как тут.
– Нет, на сеновал иди без меня. Неужто сам не справишься?
Огний тут же выпускает меня из объятий. Отходит, будто и не обнимал. Ну вот… не зря мама говорила, я любого обидеть могу. Говорю, не думая, а потом сама раскаянием мучаюсь. Но поздно – слово-то уже вылетело.
– Смотри, не пойдёшь, больше гулять не позову.
Как он может веселиться? Смеяться над таким? Неужели не обиделся? Жаль, глаз не видно, о чём думает, не понять.
– Ладно, не хочешь, как хочешь. – Он отступает. – Ну, я пошёл тогда. Чего просто так ноги по земле бить.
– Постой! – Не сдержалась я. – Но разве… разве я тебе не нравлюсь?
– Нравишься. – Он тут же возвращается, снова подходит ближе. – Я и говорю – пошли на сеновал. Я не каждую зову, ты не думай.
Его запах манит, он такой сладкий, домашний. Семья…
– А правду говорят, что ты осенью женишься? – Тихо спрашиваю я.
– А, когда ещё та осень, – беспечно отвечает он.
– А… а я?
Он хмыкает, горячие ладони снова ложатся мне на спину. Такие приятные прикосновения… никогда не думала, что меня можно касаться так… нежно.
– Может, я не женюсь, возьму да передумаю.
У него очень тихий голос, такой приятный…
– Но… ты собираешься?
Он засмеялся.
– Нашла о чём думать! Я же тебе нравлюсь.
Нет, не умею я с парнями говорить. То ли я неправильная, то ли что не так делаю. Почему-то самого главного ответа я так и не услышала? Неужто не так спрашивала? А как? Надо подумать, отчего мои вопросы такие, что и отвечать на них необязательно.
Выходит, пора домой.
– Огний, проводишь меня?
– Так ты всё-таки не пойдёшь?
Странно, чего он удивляется. Неужто думает, я и правда с ним на сеновал пойду? Я же его совсем не знаю!
– Нет.
– Ну и иди тогда сама. – Огрызнулся Огний. Обиделся.
Его шаги удалялись, становилось одиноко и холодно. Да уж, прогулка не вышла. Я мало разбираюсь в таком, но неужели тут принято, чтобы сразу же на сеновал отправляться? Ни познакомиться толком, не планы узнать, ни решить, подходим ли мы друг другу?
И вот ещё… щёки снова горели, но уже не так приятно. Неужели я похожа на такую, что можно пригласить сразу в сене кувыркаться и рассчитывать на согласие?
Не хотелось бы.
В другое время я бы поостереглась по ночи гулять, а сейчас упрямство выручило. Или злость, не знаю, но добежала я до дома быстро и ни разу не испугалась.
В комнате меня ждала Малинка: волосы всклокочены, в глазах ни капли сна.
– Ну как? – Вскакивает сестра, которую аж трясёт от любопытства. Даже не заметила, что волосы за спинку кровати зацепились, как дёрнет головой – клок точно вырвет.
– Никак. Спать лучше ложись.
– Ну, нет уж! Расскажи! Что он делал? В любви признавался? Красивой называл? А ласковые слова какие говорил?
Даже неловко как-то стало. На сеновал звал, было дело, а в любви… Даже не спросил, надолго ли я в Вишнянках, может, через неделю уеду и никогда не вернусь?
– Не знаю…
– У, – скисла сестра. – Как-то ты не очень рада.
– Ага. Какой-то он… как пустой короб. На рынке когда смотришь на берестяные короба, все такие расписные да красивые, всё думаешь – и что же там внутри? Что за чудо он прячет? Может, орехи или конфеты? Или булочки с ягодами? Или мёд? Хватаешь, открываешь в предвкушении – а там пусто.
– Огний – пустой короб. – Повторила Малинка.
– Или я такая глупая, – даже злость накатила. Что я не так сделала? – Может, я неприспособлена к любви. Не умею парнями крутить, заставлять вести так, как мне охота.
– Ага, это точно! Не умеешь.
– Ох, вы посмотрите! А ты умеешь?
Малинка смотрит, а у самой губы от смеха так и дрожат!
– Ладно, Жгучка, не заводись. Может, Ототень не про него говорил?
– Думаешь?
Я как-то и забыла про слова Ототня. А если вспомнить…
– Вообще-то он про любовь не говорил. – Почему я раньше не поняла? – Он говорил – судьбу свою встретишь. Так это может и не про любовь.
Малинка с шумом выдыхает и падает на кровать. Защемленные волосы так и не заметила, ладно, помогу, сестра всё-таки. Правда, она с таким подозрением за мной наблюдает, будто ждёт, что я её за космы таскать собралась. Или кажется?
Потом улыбается.
– Ложись спать, Жгучка и не думай о плохом! Все знают, Ототень про любовь только и говорит.
– Ага, конечно.
– Конечно!
– Да? А тебе самой-то он что сказал?
Малинка недовольно хмурит брови.
– Маленькая ещё.
– Кто? Я?
– Нет, не ты, – сердится Малинка. – Ототень мне сказал: «Маленькая ещё».
– Что? Так и сказал? И всё? А предсказание где?
Что-то никогда я не слышала о таких странных предсказаниях. Хотя верно, Малинке тринадцать всего было, Ототень мог ещё и не знать её судьбу. Не всегда же судьба с рождения решена, бывает, со временем меняется.